Сыпанець*

В том романѣ ся стрѣчаме з родинов Калиновых, котра е якбы представительков вшиткых русинскых рольницкых родин минулого стороча…

Смолей говорить, же тот роман написав зато, абы собѣ молоды люде холем часточно усвѣдомили, якый тяжкый живот быв на русинскых селах на выходѣ Словакии…

Роман е написаный в простом и прямом языку, но его штил е привабливый и притягує читателя, так бы повѣсти, довнутра, до глуб­кы…

На концю каждой капитолы ся ми хотѣло читати далей, бо ня барз интересовало, что ся буде робити далей. Наисто так то буде и у далшых читательов той книжкы.

-------------------------------------
*Перва капитола роману Бурѣ над Бескидами.

Было лѣтне тепле рано. Подував теплый вѣтрик. Стиха шумѣв у корунах стромов на дворѣ и в садѣ. Колысав плодами обложены конарѣ на яблонях, сливках и грушках. Лучѣ сонця ся передерали через густы коруны стромов.

Михал Калина быв косити лукы. З поля ся вертав дому через загороду з косов на плечах. Збачив перед едным з ульов лѣтати вельо пчол. Думав: «Мои пчолкы в улю мають мало мѣста. Хотять ся роити. Мушу зохабити роботу а пчолы постережити. Не смѣють ми одлетѣти.»

Пришов на двор. Косу завѣсив на конарь яблонѣ. На дворѣ не было никого. Закричав на жену:

– Ганько моя, подай ми мыдло и ручник. Хочу ся омыти. Мушу робити коло пчол. Здушеный ку ним не можу ся приближити.

За куртый час жена вышла на подстѣнку в руцѣ з мыдлом и ручником, якый подавала Михалови, и притом ся звѣдала:

– Михале, пирогы можу зварити? Будеш фрыштиковати, ци наперед пойдеш ку пчолам?

– Ганько моя, пирогы ми не одлетять, ци будуть сыровы, ци варены. Але пчолы ми можуть одлетѣти, что бы-м не хотѣв. Мушу их постережити. Я ся иду омыти, а мушу такой ити к пчолам. Ты пирогы можеш зварити.

Михал з ручником и з мыдлом в руцѣ понагляв до недалекого ярку под бучок ся омыти.

Жена ся вернула до хыжы пирогы варити.

Михал Калина в селѣ Вольховцѣ быв добрым газдом. Отець му охабив вельо поля и лѣсов. Еще молодый быв в Америцѣ на заробкы. По трех роках роботы в Америцѣ вернув ся дому. Скоро ся оженив. Жену привюг з недалекого села Чатиновець. Мог и там ся приженити. Женин отець говорив:

– Михале, кедь хочеш газдовати у нас, в Чатиновцях, можеш прийти. Мы обое будеме рады. Пов свого орека и хыжу дам написати на Ганю. Можете жити ту в Чатиновцях. Наша хыжа еще нестара. Мы двое, як сам видиш, уж ту довго не будеме. Мы уж стары и свое сьме собѣ на том свѣтѣ одкрутили. Помалы ся нам треба зберати на другый свѣт. Шкода, же нашы рокы так скоро збѣгли. Але такый людскый живот. Инакше уж не буде. Михале, еще ти повѣм только: вашы Вольховцѣ аж барз добрѣ познам. Познам и ваш хотарь. Я думам, же ту в Чатиновцях бы сьте ся могли мати лѣпше, як у Вольховцях. Ту бы-сь ся только не находив и не наробив, як у вас на вашых бережках. Але я тя нутити не буду. Я ти нукам лѣпше газдованя. Може и лѣпшый жывот. Хто знать, як буде. Залежить на тобѣ, як ся роздумаш.

Михалова жена бы была радше, якбы зостали в Чатиновцях. Михал о том не хотѣв ани чути.

– Я? З дому одыйти до Чатиновець? За якымсь лѣпшым газдова­ньом? Я жебы у Вольховцях зохабив свой бережок, а пошов сѣсти на дачий до Чатиновець? Ганько моя, и зато, же тя люблю, я свой бережок у Вольховцях не зохаблю. Буду ся трапити так, як и мои родичѣ ся трапили на нашых землях. В нашом селѣ, межи своима людми. Такого хотаря, як вольховскый, на свѣтѣ не е.

А так Михал Калина, молодый женач, свою Ганю привюг до Воль­хо­вець. Як молоды люде, стали жыти и газдовати у Вольховцях. Робили, тра­пили ся, газдовали як ся дало.

Скоро ся им народив хлопчик Юрко. По роцѣ дѣвочка Ганька. Позд­нѣше жена Михалови часто припоминала и вытыкала:

– Михале мой, Михале, могли сьме зостати в Чатиновцях. И теперь еще бы сьме могли там одыйти. Отець что ми обѣцяв, бы и теперь дав. Залежить лем на тобѣ. Ты видиш, колько мам вшелиякой роботы. З двоима малыма дѣтми покы выйду верьх Кряков, роботы вельо не стигну зробити. А уж ся ми треба зберати з дѣтми дому. Тото хоженя з малыма дѣтми до берега мене веце змордуе, як сама робота на поли. А ходити мушу, а нелем верьх Кряков, и верьх Мачковець. И инде, де маме верьх берегов нашы землѣ. В Чатиновцях такых берегов не найдеш нигде. Холем там, де нашы землѣ. Правду мав мой отець, кедь нас нагваряв, жебы сьме там зостали. Там про нас бы было овельо легше газдовати. В Чатиновцях лѣпшы, уроднѣшы землѣ. И хотарь ровнѣшый. Там все звыкне быти лѣпша урода, як ту у Вольховцях – на бережках.

Михал за женине часте припоминаня Чатиновець ся злостив.

– Ганько моя, я ся не женив зато, жебы я про жену зохабив свое село, свой бережок, хотарь и свои землѣ. И ту у Вольховцях нагаздуеме только, як в Чатиновцях бы сьме нагаздовали. И ту у нас маме на чом робити. Сестра Иля з нашых земель не хоче ани борозду. А мы двоми з братом Андрѣем кедь землѣ роздѣлиме на двох, еще будеме мати на чом робити. Мы, и брат Андрѣй. Буде на чом ся трапити.

Брат Андрѣй збудовав хыжу. З женов перешли бывати до своей. По­дѣ­лили ся и на маетку. Михал з женов зостали в родичовсклй хыжи.

До газдовства прибыли далшы дѣти. Друга дѣвочка Марька, а скоро за нев хлопцѣ Петрик и Андрѣйко.

Михал з женов газдовали дале. Трапили ся, як могли. Годовали по двѣ коровы на доиня, далшы двѣ на впряганя. Михал не хотѣв ся спрягати з другым газдом. Вшитку роботу робив сам про себе каждый день.

Годовали по пятнадцять овець. Было овчой вовны и сыра. Было и мяса. Малы ягнятка каждый рок не зохабляли. Михал их порѣзав, мясо посолив, наклав до дѣжкы, приложив камѣнем.

– Кедь уж робиме, трапиме ся, лем жебы лѣпша урода была на тых нашых землях,– часто вытыкала Ганя мужови, як лупила варены дрѣбны бандурята. – Тот наш ярець и овес выростне все лем жабам по уха. Тяжко го покосити, еще тяжше серпом зожати.

Жена думала на Чатиновцѣ. Михалови радше не припоминала.

Михал быв великым пчоларем. В селѣ все мав найвеце меду. Да­кот­ры хлопы з села говорили, же знать босорити. Же его пчолы лѣтають до чужых пняков и крадуть мед. Михал з такых бесѣд ся смѣяв. Не была то правда. Михал знав коло пчол ходити и робити. Знав, коли пчолам требало помагати. О пчолы знав ся добрѣ постарати. Нигда од них не взяв по­слѣд­ный мед. За его добру старостливость пчолы все ся одвдячили добров знош­ков меду.

У Калиновых на дворѣ и в садѣ было вельо сливок, грушок и яблок. В осени сушили на великой сушни. Часто насушили мѣх яблок, по два мѣхы сливок и грушок. Через зиму, главно через роздвяный и великодный пост, было до чого ся заганяти. В постѣ молоко и масло не ѣли. Масло то­пили, ростоплене зливали до дзбанков. Одкладали на час межи постами. Колочене молоко зливали до бочкы. Зохабили замерзнути. По постѣ мо­лоч­ный лед рубали,  топили, молоко хосновали до стравы и де требало.

Михал быв добрым майстром. З Америкы принюс вшелиякы наст­роѣ. З дерева знав зробити шафлик, дѣжку, корыто, колесо на воз, кросна на тканя полотна. Знав и коня поковати. В селѣ все дакому требало чтось поправити ци зробити. Помагав людьом, як мог. А люде з села ся на Ми­ха­ла обертали за вшелияков помочов. Не каждый газда знав коня поковати ци чтось поправити на возѣ.

Влѣтѣ, кедь понад село ся перегнала велика буря, много деревяных хыж, прикрытых соломяныма кычками ци деревяныма шиндлями, по бурцѣ зостало пошкоженых. Тогды зохабляв и свою роботу а понагляв ити помочи тым, кто его помоч потребовав.

Без Михала в селѣ ся не одбыла нияка робота. Але ани свадьба, по­грѣб ци хрестины. Знав старостити и канторити. Уж од молодости быв цер­ковным куратором. Священик, котрый приходив до села в церкви кончити службы и остатны одправы, до Калиновых часто заходив. В’едно з Михалом знали говорити о вшелияком. Священик Михалови радо по­ра­див, кедь потребовав якусь раду.

Живот у Вольховцях ишов дале. Люде робили на землях, трапили ся, бо бѣдный живот их нутив. Иншого выходу не было. Каждый на заробкы до Америкы не мог пойти. Дома заробков не было. 3 газдовства малоколи ся звышило чтось продати. А куповати требало, холем тото найпотреб­нѣше. Нафту и соль.

Михалова жена уж давно привыкла на вольховскый бережистый хотарь. Привыкла и на село, и людей в нем. Дѣти подростали. Жили як и другы люде в селѣ. 3 людми з села переживали вшелиякы веселы и смутны подѣи, якы в селѣ почас рока ся ставали.

Приходила ярь. Вольховскый и околишны хотарѣ стали оживати. Люде з приходу яри ся радовали. Не каждому газдови выстарчила паша про худобу на цѣлу зиму. Дакотры чекали, коли настануть теплѣшы днѣ, жебы худобу могли чим скорѣше выгнати на поле. В часѣ скорой яри худобу выганяли на буковый брост. Сокыров обрубовали молоды бучкы а худоба ся кормила великыма еще нерозвитыма буковыма пупками и молодыма конариками. Позднѣше в лѣсѣ и в кряках зачинала рости конопелка.

Чим дале, сонце теплѣше пригрѣвало. Довкола в хотарю снѣгу не было. Лем од Бескида пораз задув холодный вѣтрик.

Михалов кум Митро Пергач рихтовав ся будовати нову хыжу. Стара хыжа, в котрой бывали, уж на них падала. Бояв ся, же в зимѣ, кедь на­падать вельо снѣгу, може на них  упасти цѣла стрѣха.

Митро стару хыжу не хотѣв розваляти, покы не збудуе нову. Не было бы де бывати. Нову хыжу рихтовав будовати в загородѣ, на мѣстѣ, де стояв сыпанець. Митро ся старав, же сыпанець буде мусѣти розберати. Коло сусѣды Андрѣя Копривы ся поносовав:

– Бѣда бы взяла тот мой сыпанець, мѣцно ми заважать. Там, де стоить сыпанець, рихтую будовати хыжу. Розберати сыпанець, а знова ставляти на другом мѣстѣ, забере вельо часу. А без сыпанця зостати не хочу. Не е де что положити ци притулити.

Андрѣй Коприва Митрови радив:

– Митре, без сыпанця еден рок ся обыйдеш. Поставиш знова, як збудуеш хыжу. Я думам, а ты знаш найлѣпше, же з хыжов мусиш пошатовати, кедь в ней хочеш ся зимовати. Сыпанець розберь, поскладай набок, няй чекать на свое зноваожитя.

Митрови сусѣдова рада ся не любила.

В ярну теплу недѣлю люде по утрени ишли з церкви дому. Пару хлопов ся заставило близь звоницѣ. Сонце тепло пригрѣвало, а хлопы стояли и позирали довкола по хотарю. Снѣгу уж не было видно.

– Чудо боже, добры люде! – повѣв Петро Раков. – Еще лем перед пару днями всягды в селѣ и в хотарю было повно снѣгу, а так наскоро чудна божа сила спрятала толькый снѣг. Кедь буде так тепло, а вѣтрик буде подувати, за пару дньов буде мож з плугом выйти на поле.

– Маш правду, Петре, лем кедь не прийде додж, – повѣдать Андрѣй Конопля. – Вѣтор подувать здолы. А здолы к нам все знать принести додж.

– Але ту на кума Митра тримать добрый час, – говорить Михал Калина. – Чуете, куме Митре?

Митро не говорив нич. Стояв, запозирав ся на свой фундуш. З берега од церкви свой фундуш мав як на долони.

– Чую вас, куме Михале, чую вас добрѣ! Задумав ем ся, бо позирам на свой фундуш. Тот мой сыпанець ми там робить баламуту. Заважать ми. Не знам, что з ним зробити. Ани розберати, ани так зохабити. Без сыпанця не хочу зостати. А часу только не мам, жебы-м розберав и знова будовав. Ми треба з хыжов понагляти, кедь хочу в зимѣ в новой хыжи ся зимовати.

Михал Калина став ближе к Митрови. Обадвоме позирали на фун­душ и на сыпанець, котрый Митрови заважав.

– Куме, а чом сыпанець хочете розберати? Дасть ся перевезти цѣ­лый! Еще и з зерном, ци что в нем мате. В Америцѣ не такы будовы сьме пе­ревозили. А не стояли на таком прекрасном ровном мѣстѣ, як ваш фун­душ. Поражу вам. Як вижу, дерево на хыжу мате навожене. Дакотре уж и по­кресане. Приготовте ровне, гладке, окресане дерево. На драгу, по котрой бы ся сыпанець мав посувати. Порихтуйте добры колы. А як будете мати при­готовлене дерево и колы, треба закликати пару добрых моцных хло­пов. З Божов и людсков помочов – и горы ся дадуть перенести! Не такый ваш сыпанчик. Веру так, куме Митре. В Америцѣ сьме цѣлы домы пе­ре­во­зи­ли.

Митрови Калинова бесѣда ся залюбила. Довго не роздумовав и не чекав. З Калином ся договорили, же зайде попозирати к сыпанцю. И на нове мѣсто, де сыпанець бы мав стояти.

На дворѣ была копа дерева. Было з чого выбрати ровне и гладке де­ре­во. Митро в понедѣльок рано з братом Андрѣем стали выберати най­ров­нѣ­ше дерево. Митро з планкачом еден бок дерева знова гладко окресав. При­готовляв. Дерево мало быти чтонайгладше. Приготовляв и колы. Оба­дво­ме з братом стали выберати спод сыпанця камѣнну подмуровку.

У вто­рок пополудне сыпанець стояв подпертый лем на углах. Яко бы стояв на штырьох ногах. Митро еще стиг в селѣ покликати молодых а, главно, моцных хлопов. Другый день, в середу рано Митро рихтовав сыпанець перевезти на нове мѣсто.

Ско­ро рано, еще все з планкачом, гладив дакотры дерева. До двору при­шли першы хлопы, помочници. Иван Терен Митра видѣв од скорого рана ро­бити з деревом. Митра ся просив:

– Митре, ты про свой сыпанець вночи не мав спаня? Исто есь кресав дерево и вночи. Видѣв ем, же мѣсяць ясно свѣтив. Тобѣ ся добрѣ робило.

– Иване, не маш правду, я вночи спав. Ани сам не знам, коли пришло рано. Схопив ем ся, бо ем думав, же-м заспав. Вставав ем скорѣше. Хотѣв ем еще гладше покресати дерево, жебы нам ся легше шмыкав сыпанець.

Петро Верба додав:

– Митре, лем не забудь принести вѣдро з водов. Дерево буде треба по­поливати. А кедь не забудеш принести и фляшку, твой сыпанчик по де­ревах, якы ты приготовив, буде ся ховзати сам! Будеш видѣти, же ти прав­ду говорю! Что ся боиш? Только хлопов, а такых силаков, як ты скли­кав, твой сыпанчик однесуть на мадзилных пальцях! А еще при том будуть и танцевати! Як чорты, кедь несли краснобродскый Чортов камѣнь на Монастырь…

Митро попозирав на Петра и ся выгваряв:

– Петре! Я бы так не хотѣв, жебы вас на повдрагы застигла повночь, як застигла чортов з краснобродскым камѣнем. Жебы сьте сыпанець зо­хабили, а самы понагляли утѣкати до пекла.  

– Митре, тадь еще лем рано, де обѣд? А де еще повночь?! До повночи твой сыпанчик и з’ѣме, не лем перенесеме.

– Петре, з’ѣсти вам го не дам, але перепхатый бы на новом мѣстѣ до пов­ночи мог быти!

Пришли далшы хлопы, пришов и Михал Калина, котрый на перевожованя сы­панця мав дозирати. Походив около сыпанця, попозирав загороду и мѣс­та, кады мали быти покладены дерева.

Митро хлопам поналивав по по­га­рику паленкы. Нукав их выпити. Иван Терен Митрови вытыкав:

– Митре, маш велике щастя, же-сь ся здогадав дати выпити. Доб­рѣ есь зробив. Без паленкы сыпанець исто бы ани з мѣста ся не погнув!

– Иване, я о том знам, зато ем налляв, – потвердив Митро. 

Хлопы приготовляли драгу. Носили тяжке дерево. Дакотре требало и прирѣзати, поподкладати. Дерево в’едно збивали клямбрами. Драга мала быти певна.

Михал еще ходив доокола, позирав, ци чтось не буде заважати. Деревяна драга была довга через двадцять метров.

Найгорше и найтяжше з вшиткой роботы было подкладаня дерева по­под сыпанець. Тяжко было засувати тяжке дерево под сыпанець. Пома­гали собѣ чим ся дало. Штрангами и колами. Але моцны хлопы зробили и таку роботу. Драга и сыпанець были приготовлены. Хлопы  стали выберати дру­кы. Каждый подля своей вышкы а, може, и подля моци. Хотѣли спро­бо­ва­ти сыпанець порушати з мѣста… Были рады, пощастило ся на першый раз. Сы­панець стали помалы посувати драгов дале. Михал Калина все за­кри­чав: «Геееей, руууп!» Хлопы в руках з колами нараз ся оперли до сыпанця, а по деревах го посували дале. Посували, одпочивали и в’едно го­во­рили. Як молоды хлопы. Все дакотрый чтось повѣв и на засмѣяня.

Час ишов, а з ним и робота. Хоть не была легка, як ся спочатку Кали­нови видѣла.

Сыпанець не быв новопоставленов будовов. Уж вельо роков служив свому газдови. Мусѣли мерьковати, жебы ся за драгов на нове мѣсто не роспав. Найвеце страху переживав Митро. Бояв ся о стрѣху на сыпанцю. При меншом дыргнутю з сыпанцем могла бы упасти. Бояв ся, жебы дерево при паданю зо стрѣхы не зранило дакотрого з хлопов.

Хло­пы попыхали по деревах и слѣдовали, ци на сыпанцю чтось не праскать.

– Была бы велика шкода, кедь бы ся мой сыпанчик на своей першой, а вѣ­рю, же и на послѣдной, дразѣ россыпав! 

– Что ся боиш? Не видиш, якый пышный, же иде на нове мѣсто?  – кри­чав Иван Раков и смѣяв ся з Митра.

З сыпанцьом были на повдрагы. Хлопы посѣдали одпочити.

– Митре, ты думаш, же будеме сидѣти лем так, напорожньо? – про­во­ковав Иван.

– Иване, кедь ся ти не любить сидѣти, та собѣ стань, –одповѣв Мит­ро иронично.

На двор вышла Митрова жена – в руках з великов мисков пирогов:

– Митре, уж ту мав стояти даякый стол. Де будете ѣсти?

– Добрѣ, же е что ѣсти! Жено моя, ты ся не старай, де будеме ѣсти. Мы ся наѣме и там, на дрывотни. Миску положиме на векшый клатик. А сѣс­ти каждый про себе выбере клатик, якый му буде пасовати. А ты ся ста­раш, де ся наѣме. Кедь уж есь принесла пирогы, теперь еще принесь фляш­ку и погарик. Няй поналивам. За тоту роботу, что дотеперь зробили, уж си заслужать и погарик паленкы.

Хлопы повыберали грубшы неросскѣплены дрыва. Посѣдали коло далшого клатика, на котром была положена миска з пирогами. Зачинали ѣсти. Митрова жена вынесла фляшку и погарик. Налляла паленкы и ну­ка­ла хлопов.

Хлопы выпили, наѣли ся и закурили. Взяли свои колы и ишли к сы­пан­цю.

День быв теплый, сонце пригрѣвало, а вѣтрик подував. Як в яри. Да­коли аж моцно задув. Иван Терен говорив, же и вѣтор им помагать, бо якраз дув здолов, а своев силов ся операв до стѣны сыпанця.

Знова стали сыпанець посувати по центиметрах дале. Пересували з едных дерев на другы. Сыпанець, як быв сховзнув з едного дерева, за­хо­пив конець другого дерева, з котрым подшмарило догоры. Близко дерева сто­яв Михал Калина, якого втяло до роскроку по слабинах. Михал зйой­к­нув. Зогнутый, руками ся хопив за боляче мѣсто.

Хлопы, выстрашены, зостали стояти з колами в руках и позирали на Михала. Михал ледва одышов набок од сыпанця. Хлопы ся збѣгли ку нему. Позирали на него, як од болести мѣняв фарбу в твари, но помочи му не знали. Михал на хлопов кричав:

– Что стоите коло мене? Ми уж не поможете! Робте свою роботу ко­ло сыпанця, жебы …сьте якнайскорѣше го …пересунули на нове мѣсто. А, глав­нѣ, …мерькуйте веце, як я! Я вам в той роботѣ уж не поможу.

Не хотѣв, жебы ктось из хлопов го спроважав дому. Помалы ся обер­нув и дробныма кроками пустив ся сам драгов. Ишов помалы горѣ се­лом. Од болести быв цѣлый зосинѣтый, аж бѣлавый, и цѣлый мокрый. Бы­ло правѣ полудне. Вонка быв прекрасный ярный теплый день. Сонце тепло пригрѣвало. Михал ишов дробныма кроками. Од болести стукав. Крачав и роз­зирав ся довкола по селѣ. Яко бы знав, же тота его драга од кума Митра по его двор, хоть была моцно боляча, была уж послѣднов его драгов, котру се­лом перешов на своих ногах. Быв молодый хлоп, в найлѣпшых роках, але ледва пришов на свой двор. Горѣ двором, ку хыжи, хоть не было да­ле­ко, уж не мав силы…

Жена, Ганя, Михала збачила стояти серед двору. Позирала на дверѣ, ко­ли ктось в дверях ся обявить. Моцно ся выстрашила. Знала, же чтось зло­го ся стало, кедь Михал такый змукареный стояв серед двору и не би­ро­вав выйти сам до хыжѣ. Выстрашена прибѣгла ку нему. Руками хопила ко­ло паса. Стояла при нем, тримала, колько бировала. Од страху о Ми­ха­ла цѣла ся трясла. На ногах не бировала стояти. Выстрашена звѣдала ся Михала, что ся стало. Але од Михала ся уж не дознала нич. Ей Михал на ей выстрашены вопросы не одповѣдав. Не прорюк ани слово. Од болести
не бировав говорити. Выстрашена жена стояла при нем. Чекала, же когось буде видѣти ити селом. Жебы могла закликати помоч – Михала вывести до хыжы. Рукы и ногы ей зослабли. Трясли ся. Моцно ся бояла, жебы Михал серед двору не упав. Такого хлопа, як быв Михал, сама бы не утри­ма­ла. На таке чтось не хотѣла ани думати. В том часѣ мог бы собѣ еще ве­це притяжити.

Пришли сусѣдове, Михала помогли вывести до хыжѣ. Га­ня понагляла стелити постель, жебы там положити мужа. Мусѣв зношати ве­ликы болести, кедь он хлоп, як гора, а од болести голосно стукав.

Час ся волок, а болести не попущали. К Михалови пришли далшы су­сѣдове и з родины. Стояли при постели, позирали на него, але помочи не бы­ло. До хыжѣ пришов и кум Митро з далшыма хлопами Михалови по­вѣс­ти, же сыпанець уж стоить на своем новом мѣстѣ. Михал, без слова, в тва­ри давав наяво, же и он быв спокойный, же така робота, котра му за­при­чинила великы болести, успѣшно была докончена.

В селѣ ся зачинало змерькати, а Михалови не было помочи. Уж быв ве­чур, в хыжи лампы горѣли. Люди з села приходили до Калиновых хыжѣ, дру­гы одходили, але змирнити болести Михаловы не знав никто. Михал тер­пѣв цѣлу ночь…

У великых болестях над раном Михал выдыхав ся. Умер. Михаловы ро­ботны рукы зостали негыбно лежати на грудях молодого роботного хло­па, котрому еще требало дале жити. Вельо людей зоз села было од­ка­за­ных на их помоч.

Было вельо плачу, жалю и смутку. Не лем родина, але за Михалом сму­тило цѣле село. И зато, же Михалова охота каждому помочи, оси­ро­ти­ла его властны дѣти. Ганя зостала вдовицев. Пять еще недоростлых дѣ­тей зо­стало сиротами, без нянька. Зохабив жену муж, дѣтей отець. Якраз то­гды, коли отцевску руку и помоч найвеце потребовали. Про свою велику до­броту и охоту помагати другым.

Жерело: Русин 4/2014, сс. 2–5
 Радио Rusyn.FM, Книжниця FM, 25.6.2015
Захованы диалектизмы Пряшовщины.
Правопис оправеный подля И. Гарайды.