Чом Якоб не плаче?

Штефан Сухый добыв собѣ знатости веце як поет, што знае выдобыти филозофию, описуючи звычайны вещи.  Но и прозы ёго заслужуют великой позорности читателя. Он не боит ся говорити о болячых проблемах нашого часу, даколи и о табуизованых з той причины, же иншого их рѣшеня не годны найти политикы.   В Попрадѣ, выслобоженом од нѣмецкого войска, президент Бенеш выголосив: "Бѣда, бѣда Нѣмцям, три раз бѣда! За свои злочинкы горько заплатят! Ликвидуете их! Бѣда им! Ликвидуйте их!". За два рокы из Ческословенска были выгнаны веце як 3 миллионы людей подля декретов Бенеша (не лем Нѣмцѣ), а зосталы в демократичном Ческословенску терпѣли репрессии. Штефан Сухый знае на то взрити ся як филозоф и як Русин.

Родив  ся  у  тридцятьдевятом,  тѣсно  перед зачатком другой свѣтовой. Што так мог зажыти з войны? Али кедь си усвѣдомиш, же жывот сам е война, так мож повѣсти, же перейшов многыма фронтами. Первый  фронт  – дѣ­т­ство  карпатонѣмецкого хлопця, як нученого выстяговалця у Судетах. При­ход до родной выбракованой Малой Ломничкы под Татрами. Блуканя  за  роботов  по  горах  и  долах.  Жывот пристяговалця до русинского краю. Гварят, же хто глядат, та и найде. А он все нахожовав лем тото, што нигда не глядав.

Wer ist Jacob Tindula von Klein Lomnitz?*

Было  нас  четверо  дѣтей.  Найстаршый брат  Йоганн,  я и  сестры  Зузѣ  ай  Аннѣ.  Отець з матѣрёв, небожатка, не мали скоро ниякого маетку. Тра­пи­ли ся на панском майорѣ. Мати  коло  коров.  Отець  при  польных  робо­тах. Но, што повѣдати? Панскы слугове, тоты найбѣднѣйшы бѣднякы. Од мала собѣ чоловѣк  усвѣдомлёвав,  же  принадлежит  ку тым найпониже­нѣйшым, найоскорб­ленѣйшым. Али што  то  дѣточкам?  Пере­ско­чат  через кыртину, увыйдут до ярочку, и уж из них нова хвѣлька змые терп­кый помысел. То родичѣ вшытко знают найлѣпше. Не сплят, лем старают  ся,  вбы  была  шма­тина,  што  до рота шмарити и як ся з людми поровнати. Баба небожка про чужых людей пряла ленове прядиво, жебы дашто заробити и помочи сынови выховати дѣти...

Дѣти, што ся родят у войнѣ, стают ся доростлыма скорше, як тоты, котры мают мирне дѣтство. Едного дня року 1942, кедь было Якубови ищи лем три рокы, пришли до Малой Ломничкы накладны авта из нѣмецкыма вояками и зачали из Тиндуловой хыжы выношати бутор, шматя, граты и ладовати материал из обыстя до авт.

Што ся дѣе? Де нас хочете взяти?

Los, los, los!**

Жены заводят. Дѣти рычат. А газда рве на собѣ волося.

Чом так? Што сьме таке учинили, же нас лѣфруете, бог знати де?

Што  сьте  учинили?  Про  наш  нѣмецкый райх згола нич. А потребна ест кажда роботна рука...

Ай ту, под Татрами, е роботы дость.

То е, али вы сьте Нѣмцѣ, так пойдете робити до нѣмецкого краю.

Де?

На Судеты, коло Устѣ над Лабом.

Жены заводят. Дѣти плачут. Газда на собѣ волося рве.

Los, los, los!**

Охабте нас!

Сьте  Нѣмцѣ,  а  ци  нѣт?  Сто  громов  до  вас! Судетскы хлопцѣ за вас кров проливают на сто фронтох, а вы ту рычите, же маете идти свинѣ  кор­ми­ти?!  Фатерланд  нас  вшыткых кличе, так му помагайме!

Великы  слова  тогды  падали  од  велителя нѣмецкой военской ескор­ты, но реалность  жывотна  была  така  неупросно  бѣдовата  и  обычай­на,  же  ай  малому  дѣтвакови часто набрыдало так нияко жыти.

Многы  из  Малой  Ломничкы  и  з  далшых нѣмецкых  спѣшскых  сел  были  насилно выстягованы  на  Судеты.  Многы,  али  не вшыткы, лем тоты найбѣднѣйшы, котры были простыма  роботниками и рольниками.  Або ай слугами, як Тиндуловцѣ. Богаты Нѣмцѣ зоставали дома, на Спѣшу, бо ай ту требало росказовати.

Якоба мати на Судеты принесла у зайдѣ на плечох. Потом ту з цѣлов родинов перебыв аж до року 1949. Штыри рокы ходив до основной нѣмецкой, а по войнѣ ай до чешской школы. У  сорокдевятом  ся  Тин­ду­лов­цѣ и  дал­шы родины вернули под родны Татры. Дѣти не знали  по  сло­вен­скы  ани  слова.  Якоба властна  тета  Мария  Слезакова  научила  по сло­венскы. Али до школы з камаратом из Чех Андрѣём Завадскым войновы дѣти ходити не хотѣли. Сельскый учитель Боровичка подыйшов ку обом двом хлопцѣм и тяжко ся му бесѣдовало. Недовѣрчивы хлопцѣ не реаговали ани словом на ёго вопросы.

Як ся пишете, хлопцѣ?

(Добрѣ ты знаш, чии мы.)

У школѣ ем вас ищи не видѣв, зато ся прошу.

(Ага, о што му йде.)

У школѣ даваме задарьмо сушене молоко.

(Але ай тот гнусный рыбячый олѣй.)

Што нич не гварите?

(Пойдьме мы радше гет.)

Де  йдете,  хлопцѣ?  Чекайте,  дам  вам  на цукрикы.

(Лем си их охаб.)

Хлопцѣ, курите?

(Но, то е хлопське слово.)

Леды ся переломили. На другый день учитель конечнѣ обох двох хлоп­цёв увидѣв во школѣ.

Иншака судьба преслѣдовала Якобового старшого брата Йоганна. Як найстаршый сын носив отцёве мено, но од няньковой добродушности мав далеко.

Фашистичны  переднякы  у  Ломничцѣ  заложыли Юнгешулле, дѣтску полу­военску организацию, до котрой робили набор передовшыткым из ху­доб­ных родин. Худобнякы ся радовали куртым ногавичатам и жовтым кожа­ным  машликам.  Перебѣговали  ся  у послушности, як циркусовы псикы, обы могли достати од своих кротителёв коцку цукру. Кротителям ся то залюбило и успѣшно продовжовали  выхову  молодых  Нѣмцёв  аж  до того  ступня,  же  они  ся  ставали  небеспечныма  шелмами,  котрым  ся  не  жадат  уж лем коц­кы цукру, али ай сурового мяса.

Родина гнедь збачила змѣны у справованю сына, якый ся зачав чути покликаным высшов идеёв ай ку тому, обы належнѣ поучив не лем молодшых сродников, но ай  нянька  з  матѣрёв.  Обы  лѣпше  порозумѣли новой науцѣ и не противили ся сыновой и  братовой  перевыховной  сназѣ,  придавав им  Йоганн  ку  словному  курсови  ай  тѣлесный  инструктаж у подобѣ синцёв, не вынимаючи ани родичов.

Нечуване? Невидане?

Може и, али молодшый брат Якоб то зажыв на властной скорѣ. Од террору найстаршого сына терпѣла цѣла родина а так тому было  ай  в  дакот­рых  далшых  фамилиях, котры сынов дали на выхову до Юнгешулле.

Худобны хлопцѣ ищи раз на свѣтѣ хотѣли указати, же ся на них мож сполягнути. Вто зато може, же ся народили до худобных фамилий? Тадь они мают дость силны пазуры на то, обы ся из ямы про бѣдняков вышкрябали  межи  солидных  людей.  (Спомяньме собѣ лем на параллелу з Чавшесковов Секуритате и з бандами далшых свѣтовых тиранов,  котрым  скору  хранили  выходцѣ  из бѣдняцкых родин.)

Брате Якобе, ты ми робиш ганьбу.

Подля чого?

Хлопцѣ из Юнгешулле ми повѣдали, же ходиш поза плоты курити.

(Днесь Якоб Тиндула ся цигаретлѣ ани не дотулит.  Но  не  зато,  же  про  ню  быв  од брата концём войны многократнѣ битый.)

Я не курю.

Укаж пальцѣ правой рукы! А теперь на ня дыхний. Повывертай ми ту, на руку, футра из кешень.

Дай ми покой. Я не курю.

Брате Якобе, ты циганиш. Пальцѣ на правой руцѣ маш жовты. Ты знаш, же порядный Нѣмець  нигда  не  циганит  и хранит  собѣ здоровя про потре­бы фатерланду? Затым обыйдеш лем з двома позаухами, но другыраз... Трим ровно голову, най тя можу достойнѣ покарати!

Якоба то не болѣло. Од злости на брата. Заприсяг ся тогды, же раз му то верне. А курити  зачав  ищи  веце.  Кашлав  на  братовы  росказы.  Перемог  у  нём  дѣтскый труц. Но  пилне  око  хлопцёв  з  Юнгешулле  надзирало за вшыткым, што бы могло пошкодити расовой чистотѣ нѣмецкого чоловѣка. Ту властный брат ти бабрат до твого гнѣзда, не перестават курити, а тым и знижуе твой престиж межи камаратшафтом.

Брате Якобе, укаж пальцѣ правой рукы!

Нашто?

Бо-м чув, же не переставаш смолити.

На, смотрий!

И справды. Пальцѣ – бѣлы. Якоб не даякый там пучмохтер. Як на нёго надыйде курѣня, тримле згоркы в лѣвой руцѣ. Али из неосторожности выйме з кешенѣ лѣву руку и– вшыткы масковалны снагы выйдут нанивоч. Наслѣ­дуе тверда битка, памятна на цѣлый жывот,  котра  ступнюе  ненависть  ку  фашистам и ку великонѣмецкому шовинизму.

Сыне мой, Якобе, будь гордый на то, же есь Нѣмець, али нигда не будь такым, якым ся став твой брат Йоганн. Молиме ся по нѣмецкы, бо сьме нѣмецкы евангелици и бесѣдуеме по нѣмецкы. Моль ся, сыне мой, за свого брата, обы го завхабив тот блуд, до якого ся достав невластнов винов.

А Якоб ся молив за каждого, но найвеце за Йоганна. А Якобов брат Йоганн ся не молив, он ся радовав куртым ногавицям и жовтой кожаной машли.

Якоб перестав курити сам од себе. Али ци Йоганн забыв на Юнгешулле, тяжко е повѣсти. Духовны злозвыкы тырвают значнѣ довше, як тѣлесны. То бы знав повѣсти не еден бывшый ученик из Юнгешулле.

Нѣмцѣ, як Якоб, то не мали легке ани по войнѣ.  Ослобожѣня  пришло и  на  Судеты. На  полёгосподарскый  статок  Антония прийшли первы рускы воякы. Старого Тиндулу лем-лем же не одстрѣлили. Быв против рабованя стат­ку, а аж таку смѣлость собѣ не мав ку рускым воякам дозволяти. Они бы­ли ослободителѣ, а он паршивый Нѣмець. Под  бѣлыма  плахтами  на  статковом  дворѣ лежали  побиты  нѣмецкы  воякы,  котрых ту  зношовали  цивилы.  А  помагати  им  мусѣв ай Якоб. Од смроду му йшло на блюваня, но росказы войска все были на то, обы их сповняли цивилы. Кому мав фатер Тиндула пояснёвати,  же  ай  он  сам,  хоть Нѣмець, зажыв псоты йой, што много. Властный сфанатизованый  сын  го  кергетовав  и  понижовав.  Най  му  господь  бог  одпустит. Цѣлый жывот быв слугом на чужых господар­ст­вах. Он худобный и богобойный служебник, мусѣв зо своёв родинов опустити родне гнѣздо под Татрами и волочи ся через цѣле Ческословенско аж ту, до погранича. Кому то повѣсти? Никого – свого, и помочи не чекай ниодкы.

Gehts in weg!***

Пойдьме мы назад домов, родино моя!

Як мы пойдеме домов, любый мужу, кедь назад на Словенско нас не хотят пущати? Тоты, што колаборовали из генлайновцями и фашистами, мусѣли одыйти до Нѣмещины, а мы, худобнякы, што завинили, же нас не пущают?

Было лѣто року 1949, штыри рокы по войнѣ. Отець Тиндула приправив тайный одход, властнѣ  утѣкнутя.  Скромный  бутор  одвез  на желѣзницю и на­ладовав до вагона, а челядь посѣдала до влаку и уж ся везут домов, де не бы­ли помалы десятьроча. Майор Антония быв под штатнов справов (роль­ницке зъедночене дружство) а справцёви дружства хтось приповѣв же так и так... Тиндулу из фамилиёв одвезла  машына  на  Словенско.  Веце  ся уж не ладят вернути. И ся не вернули.

Но вшыткы скрынѣ, граты и начиня были на станици  в  Устѣ  над  Лабов  стриманы,  том  у Малой Ломничцѣ не было ани на чом спати, ани з чо­го ѣсти, ба ани што ѣсти. Не было доконця  ани  де  бывати,  бо  обыстя  вы­стягованых на Судеты нѣмецкых фамилий пообсажовали Полякы (Горалѣ) зо сосѣдного села Колачкова. Довгы мѣсяцѣ ся нѣмецкы наверненцѣ из Ломничкы поневѣряли по сыпанцях и по долах – землянках. Жены обха­рё­ва­ли обыстя а хлопы рихтовали в лѣсох дрыва,  обы  дѣтиска  не  померзли,  бо  надходила зима. Хто мав резервный фундуш, та ся змагав на нову хыж­чину, хто не мав ани фундуша,  ани  роботы  наблизь,  одхожав до свѣта за новым щастём. И так ся стало, же днесь у подтатранском селѣ Мала Ломни­ч­ка жые уж лем пару нѣмецкых фамилий, дѣти котрых забыли по нѣмецкы. Тяжкый финал штыристорочной традиции нѣмецкой колонизации словенскых земель.

А де же ся нам стратив малый Якоб Тиндула? Нияк уж не е малый. Шы­ков­ный фатёв пасе овцѣ на салашу, робит з хлопами в лѣсох коло сяг а кедь прийде його час, та ся ай женит. Лем што на свѣт прийде трой дѣвчат и сыник, дават малженка Якобови послѣдне збогом и одоберат ся на вѣчне выстяговалецтво.

Было то у 1965 роцѣ на 26-ом роцѣ Якобового жывота. А як ся оженив другый раз, та му умерла ай друга жена. Али то уж было  у Стащинѣ, де Якоб пришов до роботы в лѣсох. Яка негораздна доля чоловѣка. Тфуй, закляло  бы  го  ай  такый  жывот,  али  Якоб нѣт. Научив ся файнѣ по руснацкы и все си лю­­бит перед вечером посидѣти коло пива. Сонѣчко западат, а он, як по­чли­вый чоловѣчиско,  чекат  на  нове  рано и  не  робит собѣ великы пла­ны. У стар­шом вѣку е грѣх робити планы на довгый час. Максималнѣ так на тыж­день. А доля? Приимай ю з почливостёв и нигда никому не завидь богатшу або щастнѣйшу  судьбу,  бо  тым  зневажуеш  сам свою. Тото собѣ треба за­па­мя­тати.

А як же ся смотриш, Якобе, на Руснаков? Добрѣ ти е межи тым анонимным народом?

Чом анонимным? Же суть мало горды на свою руснацкость? Здрит ся ми, же были в  каждой  добѣ  годнѣ  понижованы,  том  суть националнѣ  захалѣ­ты.  А  нолем  дакотрому з них повѣдж, же е шаленый Руснак, як то звыкли римокатоликы гварити, гнедь тя вхоплят за гортанку.

Руснакы  мают  свою  доброту  и  солидность.  И  робити  люблят,  ай  помочи.  Гнедь ня, чужинця, прияли за свого. Но на себе самых думают лем мало. Не знам, што бы з тым робити.

==================

*Што за еден Якоб Тиндула з Малой Ломничкы?

**Гайда, гайда, гайда!

***Пакуйме гет!